Одной из немногих площадок, на которых предпринимаются попытки содержательно разобраться в политических вызовах, существующих сегодня в Евразии, является "Форум будущего".
Этот диалоговый формат, поддерживаемый германским Фондом Конрада Аденауэра, стартовал в 2008 году. За это время он превратился в регулярное мероприятие, куда наряду с экспертами из ФРГ приглашаются ученые из России, постсоветских стран для совместного анализа и обсуждения актуальных тенденций, существующих в мире.
На прошлой неделе в Саксонии состоялся десятый, юбилейный форум, главной темой которого был обозначен исламизм. Участникам дискуссий предлагалось рассмотреть этот феномен, его корни, проявления, проанализировать наиболее острые конфликты современности, связанные с ним, а также проблемы интеграции беженцев и иммигрантов из мусульманских стран.
Беженцы, миграция, интеграция
В выступлениях европейских экспертов красной нитью звучал тезис о том, что ЕС сегодня переживает невиданный всплеск миграционной активности. И миграция – это не только перемещения масс людей, но и приход в Европу новых идентичностей, религиозных и просто бытовых ценностей, этических и эстетических представлений. Именно миграционный кризис видится едва ли не как важнейшая предпосылка для укрепления радикальных исламистских течений.
Однако, как бы мы ни признавали важность этой проблемы, следует иметь в виду два момента, на которые обратили особое внимание эксперты из России и Центральной Азии.
Для наших стран весь комплекс проблем, связанных с политизацией и радикализацией ислама, выглядит иначе. В России в регионах Северного Кавказа и Поволжья те, кто считает себя мусульманами, не имеют другой родины. Это, к слову сказать, относится не только к татарам, чеченцам, аварцам или башкирам, но и к азербайджанцам Южного Дагестана или казахам на территории Астраханской области.
Кроме того, для Узбекистана, Таджикистана или Кыргызстана важна трудовая миграция. Очень часто радикальные настроения молодые люди приносят после трудового опыта за пределами своих государств.
Да и в Европе феномен исламизма не сводится только к тем, кто прибыл туда из Сирии, Ирака или Афганистана в последние пять-десять лет. Нередко радикалами, экстремистами и террористами становятся те, кто родился в Париже или в Брюсселе (как братья Куаши, например, атаковавшие редакцию "Шарли Эбдо").
Одна из немецких участниц справедливо обозначила тезис о том, что "интеграция деньгами" не может автоматически производить "интеграцию сердцем".
К слову сказать, в Германии, где активно поддерживают свою футбольную сборную на чемпионате мира, сильно озадачены недавним поступком двух немецких звезд турецкого происхождения, Месута Озила и Илкая Гюндогана, заявивших о своей поддержке президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана. Выходит, и немецкий паспорт, и высокие спортивные гонорары не гарантируют полной лояльности "новому Отечеству" (а Гюндоган и Озил родились в Гельзенкирхине).
Договоримся о терминах?
При этом предполагается, что и исламисты, и джихадисты апеллируют к себе как к защитникам "правильного", "чистого ислама". И выступают против светской государственности, за замену ее в краткосрочной или в долгосрочной перспективе шариатским государством.
На первый взгляд, перед нами схемы, выглядящие логично и непротиворечиво. Однако при более подробном разбирательстве оказывается, что те, кто считает себе сторонником "чистого ислама" не представляют собой единую группу. Попытки привести это явление к какой-то общей формуле имеют серьезные трудности как сугубо академические, так и практические.
Далеко не все, кого можно отнести к этим исламистским группам, выступают за насильственные методы борьбы, не все полностью и безоговорочно отрицают авторитет существующих и поддерживаемых властями официальных исламских структур. Как минимум возможны нюансы. И "исламисты", и "салафиты" ("ваххабиты"), и "джихадисты" имеют к тому же разнонаправленные структуры, которые могут находиться во вражде не только со светскими властями или официально разрешенными Духовными управлениями мусульман, но и друг с другом. Если слово "друг" вообще применимо к этому случаю.
При этом в постсоветской России, странах Центральной Азии и Закавказья, не говоря уже про ЕС, бывают случаи, когда противоречия между известными мировым исламистскими "брэндами" стираются. Получается своеобразная смесь из взглядов салафитов и "Хизб ут-Тахрир", хотя "по классике" это невозможно.
Следует понимать, что постсоветское пространство находится на периферии от центров, где формируются взгляды на "правильный ислам". В результате в конкретной практике России или стран Центральной Азии они могут значительно трансформироваться. Степень экстремизма и радикализма, демонстрируемая группами салафитов, "хизбутовцев", сторонников взглядов Саида Нурси и Фетуллы Гюлена, различна. Более того, сам выбор радикального пути не является раз и навсегда данным. Те, кто начал искать свои перспективы на путях жесткого разрыва со светскими принципами и утверждения "чистого ислама", могут впоследствии отказаться от этого выбора.
Хантингтон не прав, но не во всем
Сегодня мы наблюдаем в Европе и Азии конгломерат различных идей и практик. Они представляют собой различную степень радикализма и лояльности. И было бы крайне самонадеянно полагать, что работая исключительно в системе европейских (по факту христианских) ценностных координат можно добиться идеологического успеха в спорах со сторонниками "великих потрясений" под знаменем "чистого ислама".
В этом контексте и российские эксперты, и специалисты из Германии и государств Центральной Азии, имеют общее понимание: сторонникам стабильной Европы нужны союзники в исламском мире, внятно и последовательно выступающие против терроризма и "войны цивилизаций".
Известный мыслитель Самюэль Хантингтон, получивший мировую известность благодаря нашумевшей книге "Столкновение цивилизаций", был прав и не прав одновременно.
С одной стороны, в мире нет четкого и последовательного противостояния на религиозной основе. В тех же конфликтах в Сирии, Ираке, Северной Африке сталкиваются не только шииты и сунниты, но и различные суннитские группы между собой, хотя все они объединяются общей принадлежностью к исламу.
В странах Центральной Азии, Азербайджане, на российском Северном Кавказе и власти и радикальные группировки определяют себя как мусульман, хотя тоже могут находиться в конфронтации друг с другом.
Но с другой стороны, налицо серьезные противоречия между мусульманами и жителями Европы (которые во многих странах ЕС не столько христиане, сколько атеисты) по поводу таких ключевых понятий, как права человека, свобода, соотношение личного и коллективного. И если для одних карикатуры на религиозные символы – неотъемлемая часть свободного мира, то для других – недопустимое кощунство. При этом и те и другие могут найти в свое оправдание совершенно рациональные и логичные аргументы.
Вопрос, как снять эти коллизии с наименьшими издержками, не замалчивая их в хоре политкорректных тезисов о торжестве толерантности и прогресса?
Получается, что любая модель интеграции, будь то жесткие административно-бюрократические подходы, за которые так часто ругают Азербайджан и страны Центральной Азии, или европейская толерантность, которую так сейчас критикуют, имеет и свои издержки, и свои сильные стороны.
Как справедливо заявил один из участников форума, нет единого универсального ключа для решения проблем в государственно-конфессиональных отношениях. Думается, понимание этого крайне важно и для экспертов, и для политиков как из стран ЕС, так и из России, центральноазиатских республик.
Не неприятие с ходу других подходов, а попытки понять их обусловленность местным контекстом, – вот чего так не достает сегодня политикам и ученым!