Лето целое пропела, оглянуться не успела, как зима катит в глаза. Это не о Стрекозе, это о Франции, единственной ядерной державе ЕС и серебряной медалистке в состязании европейских экономик — после Германии, натюрлих, пишет автор РИА Новости Елена Караева.
Первыми ледяное дыхание зимней стужи (по французским масштабам) почувствовали министр экономики страны Брюно Ле Мэр, который сменил хорошо накрахмаленную кипенно-белую сорочку с безупречно завязанным галстуком на джемпер с высоким воротником, в просторечии именуемый водолазкой, надев его под пиджак.
Министра и его новый стиль заметили фотографы, а пресс-служба ведомства флегматично уточнила, что "глава Минэкономики и впредь будет показывать пример рачительного отношения к энергоресурсам, сокращая их потребление даже на уровне личных нужд".
Почти одновременно со своим подчиненным собственный дресс-код скорректировала и глава кабинета министров страны Элизабет Борн, которая теперь на официальных совещаниях появляется в стеганой безрукавке, надетой на жакет или платье.
Душегрейные — во всех смыслах этого слова — облики французского начальства не должны вводить в заблуждение. Если телесно им, этому начальству, и прохладно, и даже зябко, то политически им в ближайшие недели и месяцы будет не то что жарко, а просто очень горячо.
Открывающаяся сегодня осенняя сессия Нацсобрания готовит французской исполнительной власти много всякого и разного. Это всякое и разное может не только расшатать и так довольно хрупкий общественный консенсус, скрепленный фразами типа "Мы должны понимать, что платим за прогресс, свободу и демократию", но и привести к мощному внутриполитическому кризису. И в стране. И на уровне уже всего ЕС.
И кризис ("только этого нам и не хватало") сможет не только парализовать управление страной, но и качнуть симпатии большей части французского избирателя еще сильнее вправо.
Очертив картинку грядущего апокалипсиса на французский манер, трудно отказать себе в удовольствии не углубиться в детали. Кстати, и сам апокалипсис, и его составляющие — отнюдь не проделки "злых внешних сил, пытающихся умышлить недоброе против прекрасной Франции", а системный и полностью рукотворный кризис, созданный в том числе и теми, кто носит под камеры и объективы разнообразные душегрейки.
Бюджет страны, внешний долг которой достиг свыше 113 процентов ее ВВП, может треснуть.
Не немедленно, но в очень скором будущем. Чтобы сократить траты (а как еще привести хотя бы в очень относительное равновесие расходы с доходами на фоне слабеющего евро, из-за которого дорожают импортируемые энергоносители?), власти намерены провести ряд реформ. Самая болезненная и острая — реформа пенсионного обеспечения.
По мнению Макрона, французы работают мало (35 часов в неделю) и недолго (пенсионный возраст и для мужчин, и для женщин начинается в среднем с 62 лет — пока), поэтому он хочет заставить их работать дольше как минимум на два года, повысив возраст выхода на заслуженный отдых до 64 лет.
Помимо этого, Макрон намерен ликвидировать разнообразные особые режимы выхода на пенсию (в стране их насчитывается не менее четырех десятков). Овес, пардон, неумение управлять государством в период пандемии, а также игры в геополитику стоят нынче дорого.
И платить за все это должны, по мысли французских властей, те, кто совершенно не подписывался на подобное.
Ни учителя, ни железнодорожники, ни правоохранители, ни мелкие и средние госслужащие, ни те, кто трудятся в государственных же лечебных учреждениях, не были уведомлены, что при подписании трудового соглашения при работе на госсектор — при очень небольших окладах, которые компенсировались именно ранним выходом на пенсию, — их заставят работать дольше, чем они рассчитывали.
И второй, но не менее важный вопрос: делая на протяжении всей своей жизни отчисления в пенсионный фонд и экономя, чтобы отложить на старость, они теперь не знают, кто приберет к рукам, или, если выражаться политкорректно, кто будет управлять их финансами.
Еще три года назад, до всяких пандемий и геополитических обострений на континенте, французская же пресса не стеснялась именовать главного интересанта грядущей реформы национального пенсионного обеспечения.
Еще три года назад, до всяких пандемий и геополитических обострений на континенте, французская же пресса не стеснялась именовать главного интересанта грядущей реформы национального пенсионного обеспечения.
Этим интересантом оказался американский (вполне предсказуемо, не так ли?) инвестиционный фонд Black Rock. ИФ "Черная скала" — не какая-то контора Никанора, а крупнейшая в мире финансовая компания, перед которой банки и прочие институции ходят только что не на цирлах.
И сам президент этого ИФ Ларри Финк, тайком встречавшийся с Макроном и награжденный им же орденом Почетного легиона, абсолютно не скрывал своих интенций наложить, как говорится, лапу на все эти миллиарды евро, что сэкономят и уже сэкономили французы за всю свою трудовую жизнь.
Степень заинтересованности французских властей в продвижении реформы именно сейчас, когда инфляция достигла цифр, невиданных аж с 1958 года, то есть в самый разгар войны в Алжире, такова, что после совещания лидеров пропрезидентских фракций в Елисейском дворце министр труда Оливье Дюссоп сделал заявление, которое лишило многих дара речи.
"Если парламентарии, недовольные пенсионной реформой, попытаются вынести правительству вотум недоверия и тот будет принят, то у президента не останется другого выхода, кроме как распустить Национальное собрание и назначить внеочередные выборы", — сказал он.
Иными словами: "Или вы, дорогие депутаты, принимаете реформу в том виде, в котором ее предлагает кабмин, — или вы больше не депутаты и должны заново начинать свои избирательные кампании".
Французским парламентариям президенты (у которых такие полномочия и прерогативы, что их иногда называют избираемыми монархами) угрожают не впервые.
Но впервые делается это абсолютно откровенно, не стесняясь в выражениях, сняв белые перчатки необходимого политеса. Короче, "Пенсионная реформа — это я".
Диалог президента с народными избранниками по тону и стилю все больше напоминает диалог монарха с подданными.
Но и это, в общем, можно принять лишь за оттенок прежних отношений.
Что действительно в таком диалоге (Франция очень любит хвастаться своим умением вести полемику и находить компромисс) ново, так это то, что народ и тех, кого он избрал, намерены ломать через колено.
С другой стороны, идя ва-банк и сказав, что он уже ни перед чем не остановится, Макрон рискует получить "ответочку".
Если прежние попытки заставить французов работать дольше и больше проходили на фоне абсолютной стабильности, полных закромов всего и вся, сильного франка (а затем и евро), когда общество не нищало во имя непонятных ему идей и целей, то теперь французы, у которых будут отнимать последнее, могут не посчитаться ни с чем.
И не только выйти на улицы, но и в случае действительного роспуска Нацассамблеи наголосовать так, что страшно станет не только Макрону (при большинстве у оппозиции Конституция его обязывает назначить главу кабмина из оппозиции и министров тоже из оппозиции, называется этот шаг довольно вульгарно "сожительством"), но и Брюсселю.
Поскольку качнуться влево Франция не может по определению, она может качнуться — и очень сильно — вправо.
И вот тогда мало не покажется никому.
Потому что французские ультраправые, в отличие от всех остальных европейских ультраправых, — не мягкие симпатичные люди, а политики с абсолютно четко прописанной программой. В которой национальный интерес в широком смысле слова превалирует над всеми другими наднациональными "общеевропейскими ценностями".
Франция — одна из стран, основавших ЕС. В прямом смысле слова. Инициатива создания сообщества принадлежала де Голлю, желавшему бросить вызов США.
Вес происходящего внутри Франции имеет поэтому для Брюсселя значение, которое трудно переоценить.