Заголовки новостей о состоянии французского здравоохранения (как нам долго внушали, чуть ли не "самого прекрасного в мире, если речь о возможности лечиться и о доступе к лучшему из возможных уровню медицинской помощи") лишь за последний месяц способны вселить сомнения даже в самых упоротых поклонников европейской медицины, пишет автор РИА Новости Елена Караева.
"Мы больше не в состоянии оказывать даже неотложную медицинскую помощь — и то в исключительно критических случаях. Есть громадный риск, что менее срочные пациенты помощь получат не полностью или не получат ее вовсе".
Там дальше упоминаются слова вроде "катастрофы" в государственных больницах и иные сильные выражения.
За несколько дней до этих криков о помощи "утопающих" врачей и представителей ассоциаций, защищающих интересы пациентов (крики в итоге превратились в судебный иск), другое СМИ, региональное, рассказало, как вот в таком вот отделении скорой помощи человек, который приехал с сердечным приступом, через несколько часов умер. Не дождавшись помощи. Вообще никакой. То есть к нему никто не подошел, не спросил о самочувствии, не провел первичную диагностику.
Умереть в государственной больнице страны с "лучшей системой здравоохранения в мире" в окружении врачей — это уже не скандал. И не катастрофа. И даже не дно. Это то днище, в которое снизу уже постучать невозможно.
Сами сотрудники, бывшие тогда на дежурстве, объясняют эту трагедию убитой горем семье так: "Мы вынуждены были в тот момент, поскольку ощущалась перегрузка, сортировать пациентов".
Еще раз — чтобы было ясно всем самым закоренелым поклонникам европейской медицины: в стране с "лучшей системой здравоохранения в мире", в стране, в которой нет ни войн, ни терактов, ни даже пандемии, в отделениях неотложной помощи дела обстоят так, что там прибегают к фронтовым способам работы с пациентами.
В государстве "тысячи сортов сыра, свежих багетов и обязательных круассанов к завтраку". И вообще полного благополучия, как нам много лет объясняли.
Ну про ад с младенцами, которым срочно требуется помощь, но не хватает мест в реанимациях, уже упоминалось.
Но не упоминалось (это же опять местные региональные новости — в мейнстримных медиа о таком практически никогда не сообщают), что трехлетняя девочка едва не умерла от перитонита.
Врачи отделений неотложной помощи в двух разных больницах, кстати говоря, не смогли у ребенка диагностировать острый аппендицит. Почему не смогли? Потому что решили не делать анализ крови. Ну а зачем загружать все эти мощности, тратить ресурсы? К чему? Животик поболит и перестанет, так ведь? Ну а то, что есть еще очень высокая температура, так это у детей бывает часто.
И только после того, как измученная мать ребенка устроила скандал, анализ был сделан. Он показал высокий уровень лейкоцитов. Поэтому врачи, те самые, что трудятся в "лучшей системе здравоохранения в мире", срочно отправили мать и дочь уже в третью больницу. На операцию. И вот в этой больнице хирург шепнул матери: "Еще несколько часов — и у вас больше не было бы ребенка".
Какой бы крупный, мелкий, средний город, населенный пункт ни взять, просто ткнув пальцем в карту Франции, везде картина одинакова.
Это, во-первых, чудовищный дефицит обычных семейных врачей, к которым первыми идут французы за помощью. Если, конечно, сумеют попасть на прием. Это тот еще квест.
Во-вторых, очень скудное количество персонала любого уровня в государственных больницах и даже в частных клиниках.
В-третьих, слишком много желающих лечиться и проверяться, пусть и в профилактических целях, а инструментария для этой диагностики тоже недостаточно.
У той катастрофы, в которой пребывает ныне система французского здравоохранения, причин не так много, но все они носят системный характер.
Первая — это принцип солидарности, когда медицина бесплатна. Для всех. Даже если вы захотите заплатить свои честно заработанные деньги за анализы или за прием у врача, сделать это невозможно. Все в порядке очереди. Которая может растянуться и на полгода, и даже больше. Особенно это касается таких специалистов, как гинекологи, урологи, эндокринологи.
Следующая причина: французы не слишком трудолюбивы в принципе, именно поэтому легальная продолжительность рабочей недели — 35 часов. И чтобы обязательно выходные и праздники. И отгулы. Врачи и медсестры работают, разумеется, гораздо больше, много ночных смен, и с выходными тоже сложности. Поэтому при довольно высоком конкурсе на первый курс медфакультетов ко второму году остается хорошо если половина из количества набранных студентов.
А учиться нужно долго, денег поначалу это не приносит (интерны получают гроши, а пашут по полной), и все эти годы (в среднем десять лет) студента-медика нужно кому-то содержать.
А еще во Франции — и это очень значимый, хотя для самих французов практически не играющий никакой роли, в отличие от России, фактор — нет той идеи докторского служения народу, какая существует у нас. У нас она воспитана не только Чеховым, о котором знают все. Но и, например, Владимиром Далем, о котором многие знают как об авторе словаря.
Но, вообще-то говоря, Даль был отличным хирургом, доктором медицины, военврачом, участником Русско-турецкой войны 1828-1829 годов. И выдающимся офтальмологом.
Третья системная причина катастрофы — само отношение европейской (и французской, естественно, тоже) медицины к пациентам.
Лечить принято то, что не проходит само. А что "проходит само" — лечить не нужно.
И уж точно — никогда и никакой диспансеризации никто никому не то что не предложит, это провести практически невозможно даже технически. Направление к врачу-специалисту выдается семейным врачом, и фраза "Я просто хочу проверить и сдать анализ крови" вызовет ухмылку и отказ. Потому что "зачем что-то там проверять, если ничего не беспокоит?"
Есть общегосударственные скрининги — на выявление рака груди для женщин после определенного возраста и рака прямой кишки (для мужчин и для женщин) по желанию. И все.
Элементарная диагностика, которая в российском здравоохранении делается практически автоматически, которая не вызывает вопросов при подозрениях на травму или иные неприятности с самочувствием, во Франции требует затрат времени, нервов и бычьей настойчивости. Как во время корриды.
Да-да, зачем лечить ушиб, если он пройдет сам? Попейте парацетамол и не приставайте ко мне со своими жалобами, Надоедала тут еще выискалась.
Длинная преамбула потребовалась, чтобы сказать следующее: некоторые российские медики, известные, как говорят, в профессиональной среде и вроде даже ценимые пациентами, решили бросить этих самых пациентов и, — забыв технично о том, что они военнообязанные, — уехать из России и начать карьеру в "системе правильных общезападных стандартов".
Тех самых, которые предполагают в том числе неумение поставить элементарный диагноз ребенку или сортировку в отделениях скорой помощи. Они, эти медики, бравируя, рассказывают о своих профессиональных планах (ну удачи им, конечно, выучить языки, терминологию, сдать несколько туров экзаменов, да и то гарантии получить статус врача при этом все равно нет), делая вид, что они там — среди свободомыслящих заединщиков.
На самом деле все это иллюзии уже довольно немолодых людей.
Медику правилами деонтологии не рекомендуется публично распространяться о своих политических симпатиях и антипатиях, иначе под сомнение может быть поставлено главное, а именно: будет ли такой доктор оказывать медпомощь пациенту, чьи воззрения и взгляды ему глубоко неприятны и даже вызывают отвращение.
Что касается практики в профессии, то уехавшим придется привыкнуть к сортировке тех самых пациентов и не выписывать лишних, с точки зрения надзорного органа, назначений. Медицина бесплатная должна быть медициной экономной, если не скупой.
Это в России врач и лечебное дело — понятие круглосуточное.
Эта медицинская традиция, которую пытались разрушить изо всех сил под тысячью разных предлогов и миллионом хитрых способов, устояла. Сохранилась. И продолжает жить.
И поэтому мы точно и уверенно знаем, что на них — на наших бесконечно любимых людей в белых халатах — что бы ни случилось с нами или со страной, можно полагаться с самого нашего рождения и до самого нашего ухода.