Треть века назад произошла крупнейшая технологическая катастрофа в истории человечества – взорвался 4-ый энергоблок Чернобыльской АЭС. Советский народ узнал о трагедии в числе последних.
Так получилось, что в день катастрофы я уже полгода как отслужил в одной из воинских частей, расположенных в 140 км от Чернобыля. День спустя весь наш немаленький личный состав построили на плацу, где каждому выдали алюминиевую флягу, которую приказали приторочить к ремню и постоянно носить с собой.
Фляги полагалось наполнять чаем в воинской столовой после каждого "приема пищи" (так на военном сленге называются завтрак, обед и ужин). Пить воду из кранов или родников категорически запрещалось. На этом забота государства о принадлежащих ему двуногих инструментах себя исчерпала.
Слухи о причинах данного нововведения ходили самые разные, но самая информированная категория военнослужащих – связисты – авторитетно, но шепотом, сообщали, что где-то поблизости случился ядерный взрыв. Чай во фляге, по всей видимости, должен был защитить нас от лучевой болезни.
Официальные сообщения придерживали до последнего. В Киеве даже провели первомайскую демонстрацию, хотя семьи ответственных партработников уже давно были вывезены в Крым, на Кавказ и прочие советские здравницы.
И только 2 мая, когда замалчивать происходящее было уже невозможно, главный идеологический рупор СССР программа "Время" невнятно сообщила об "имевшем месте инциденте на Чернобыльской АЭС". Наша рота внимала этим словам на ритуальном ежевечернем просмотре в полном составе.
Как сейчас помню, что в конце выпуска, традиционно посвященному новостям про "всяких прочих шведов", был сюжет о массовом нападении лягушек на какой-то американский штат. Циничные "деды" (старослужащие), сидевшие в задних рядах, отпустили по этому поводу злую ремарку "Отомстили…".
Через пару дней в нашу часть стали в массовом порядке прибывать "партизаны" - давно отдавшие Родине воинский долг мужики с пивными животами, обтянутыми гимнастерками "девятьсот лохматого года". Они вылакали все запасы спиртного в окрестных магазинах и кафешках.
Затем нас, всех "срочников", подпираемых этими не лучшими последователями Сидора Ковпака, начали вывозить по очереди на аэродром, где мы до глубокой ночи выгружали из огромных транспортников тяжелые рулоны свинцового листа и мешки со свинцовой же дробью.
Обливаясь потом мы таскали неподъемное содержимое в постоянно прилетающие и взлетающие вертолеты, которые сбрасывали свинец на взорвавшийся реактор, чтобы остановить процесс распространения радиации, создавая вокруг дымящихся обломков непроницаемый ковчег.
"Партизаны" в этой адовой работенке были нам не помощники. Битые жизнью мужики до бровей заливались дешевыми бормотухой и портвейном, на все робкие замечания молодых офицеров невозмутимо рапортуя, что выводят стронций из своих нежных организмов. Грамотно обставились, в общем.
И только когда на место общих мытарств прибывал наш грозный "батяня-комбат" - контуженный майор, пропахавший пол-Афганистана, они начинали бегать, как ошпаренные, внося свою посильную лепту в общий труд. Надавав животворящих пинков, "батя" отбывал домой, и все возвращалось на круги своя.
В этом изматывающем режиме мы провели полтора месяца, свинец кончился через две недели, но какие-то другие грузы продолжали прибывать, но нам уже было все равно, что это. Как и положено в армии, мы "таскали круглое и катали квадратное", мечтая лишь о том, когда эта тягомотина закончится.
И вот, наконец, этот день настал! Похмельные "партизаны" растворились в утренней дымке, потерявшие десяток кило живого веса на каждого военнослужащие срочной службы распрямили натруженные позвоночники, жизнь вновь заиграла цветными красками.
Комбат на построении объявил всем "участникам ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС" положенную благодарность, мы, соблюдая требования Устава, проорали: "Служим Советскому Союзу!", и на этом все закончилось.
Спустя десяток лет после "дембеля" мне прислали на дом приглашение (с оттенком обязательности) из местной поликлиники. В нем говорилось о необходимости пройти какое-то специальное медицинское обследование. С некоторым недоумением, так как на самочувствие я в те годы не жаловался, явился в указанное время в храм здоровья.
Три тысячи населенных пунктов России вышли из зоны радиации Чернобыля
Служитель Гиппократа, мучающийся от абстинентного синдрома в своем кабинете, глянул на меня поверх очков и задал банальный вопрос о здоровье. Получив не менее банальный ответ о том, что все в порядке, полистал мою карточку и спросил уже более уверенно: "Чернобылец? Волосы, зубы не выпадают, не тошнит?". "Нет, - ответил я и коварно добавил, - а вас?".
Он позеленел, черкнул мне что-то в карточке и зло махнул трясущейся ручкой в сторону выхода. На этом мой специальный медосмотр закончился. Больше я на подобные вызовы, стабильно присылаемые раз в год, никак не реагировал. А потом они как-то сами сошли на нет.
Знаю, что у нас в Таджикистане есть своя Общественная организация "Союз инвалидов Чернобыля", но никогда туда не обращался – не считал и не считаю себя инвалидом. В "ликвидации последствий", в меру сил, поучаствовал, благодарности комбата достаточно.
В Таджикистане вспомнили погибших ликвидаторов Чернобыльской аварии
Осталась только память о тех сумасшедших сутках напряженного труда, смешные байки перманентно поддавших "партизан" и какое-то чувство всеобщего единения народа в попытках сгладить урон от ужасной трагедии. Большая, между прочим, редкость в наше время.
