Юрий Четвергов
Демобилизовавшись из рядов славной Советской армии, я вернулся домой, благополучно восстановился в институте и со всем пылом юной души ринулся в хоровод молодецких забав.
Многочисленные друзья, а особенно подружки, целых два года обделенные моим вниманием, стремились к общению, которое я им щедро дарил. Домой возвращался за полночь (а иногда и под утро), зачастую в не очень трезвой кондиции, лекции посещал по остаточному принципу, в общем, на всех парах летел к провалу зимней сессии.
Мама терпела такое положение дел ровно месяц, потом где-то раздобыла ежа, сделала из него рукавицы и стиснула меня в них со всей материнской любовью. Отец не стал вмешиваться даже во имя мужской солидарности, я тоже трепыхался недолго.
Из рукавиц было ровно два выхода: женитьба или устройство на работу. Робкие возражения, типа "я же студент дневного отделения, а не заочник", отметались аргументом про неполный рабочий день. Логично рассудив, что брак – это, как бы, на всю жизнь (наивный юноша), а работа - максимум до выпуска (2 года), я смело выбрал второе.
Моя военно-учетная специальность, полученная в армии, для трудовой деятельности на "гражданке" была неприменима. В заначке присутствовали водительские права, обретенные еще в школьном УПК (учебно-производственный комбинат - замечательное изобретение советского времени). Но у шоферов рабочий день, как правило, ненормированный, поэтому во мне теплилась надежда, что трудовой повинности удастся избежать.
Как выяснилось, я сильно недооценивал мамину креативность. На третий день после нашего судьбоносного договора, мне был вручен листок с контактными данными ее старой (в смысле, давней) подруги, работавшей на Республиканском радио. Ласковый материнский пинок сориентировал меня в правильном направлении, и через полчаса я оказался пред ее очами.
- Явился? - тоном ротного старшины поинтересовалась она, смерив меня взглядом с головы до нижних конечностей.
- Являются только святые, - попытался схохмить я.
- Шутник, - одобрительно отреагировала женщина и тут же ввергла меня в состояние когнитивного диссонанса, рявкнув, - исправим!
Повелительным взмахом руки она разрешила начать движение и повела сквозь многочисленные коридоры и переходы Дома радио, по мере надобности командуя: "Направо, налево, вверх по лестнице". Невольно захотелось сцепить руки за спиной и опустить вниз голову, но я прогнал крамольные мысли.
Конечной точкой маршрута стал кабинет, на двери которого красовалась табличка "Дикторы". Внутри, за Т-образным столом сидел кругленький мужчина среднего возраста, поедавший испускающий аппетитный аромат чебурек, попутно листая какие-то бумаги в тощей папке.
На наше появление хозяин кабинета никак не отреагировал, продолжая флегматично жевать и листать. Наконец он закончил трапезу, вытер рот и пальцы огромным носовым платком и поднял глаза. Несколько секунд переводил взгляд с меня на женщину и обратно, затем во взоре засветилось понимание.
- Ага, наш новый стажер, - глубоким сочным баритоном произнес мужчина и хищно улыбнулся.
Я представил себя очередным чебуреком, нашедшим последнее пристанище в его довольно объемном животе, и на всякий случай напыжился: все труднее будет проглотить. Но его следующая фраза заставила меня сдуться:
- Читать умеешь?
И тут я растерялся. Студент 4-го курса, читаю с трех лет, дома обширная библиотека с книгами самых разных жанров. Озвучить все это? Получится, что хвастаюсь, да еще и так по-детски. Люди по-разному реагируют на растерянность. Моей палочкой-выручалочкой всегда был юмор.
- По слогам, - уверенно вкинул репризу я и тут же понял, что ошибся с выбором.
- Шутник, - процитировал коллегу мужчина и махнул рукой, - исправим.
Затем протянул мне верхний лист из своей папки и широким жестом предложил: "Читай".
Посередине листа красовалось безбрежное масляное пятно. Чебуреки – они такие, внутри сок, это самое вкусное, но он брызжет во все стороны, зараза. Как ни аккуратничай, все одно что-нибудь заляпаешь.
- Эммм…, - недоуменно протянул я, указывая на причину затруднений.
- Молодой еще, неопытный, - резюмировал экзаменатор и забрал пятно вместе с листком. – Ладно, давай так. Скажи: "От Советского Информбюро".
- От Советского Информбюро, - пожал я плечами.
- Ты не понял. Это надо произнести так, чтобы чувствовались заглавные буквы в каждом слове. Давай еще раз.
Минут пять я на все лады склонял эту фразу. В итоге старшие товарищи сошлись во мнении, что потенциал есть, остальное дело практики. Так я стал диктором-стажером Республиканского радио.
В коллективе я был самым молодым, поэтому меня частенько подряжали на мелкие бытовые услуги: заварить чайку, сгонять за сахаром, отнести документы на подпись в приемную. Но и учили на совесть: ставили дыхание, нарабатывали дикцию, интонацию, четкое произношение.
Время шло, и в преддверии Нового года остро встал вопрос: кому дежурить. Понятно, что кандидатуры заслуженных ветеранов даже не рассматривались. Середнячки тоже не горели желанием сидеть у пульта до полуночи. А так как "молодым везде у нас дорога", счастливый жребий выпал на меня.
Решили так: все новостные выпуски отчитают более опытные товарищи, мне же останется только объявлять передачи по программной сетке. Напутать там можно только с названием выпуска или временем его выхода в эфир, а это не смертельно.
И вот вечер 31 декабря, все разошлись к семьям, в студии остались только "неженатики": я, помощник звукорежиссера и младший редактор. В положенный час я занял место за микрофоном и приготовился читать программу передач.
Помните про мое неуместное чувство юмора? Оно дало о себе знать. Желая немного подбодрить товарищей по несчастью, я прокашлялся и произнес в микрофон: "От Советского Информбюро". Получилось так близко к оригиналу, что меня захлестнула эйфория, на волне которой добавил: "Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом".
Подняв глаза, за стеклом студии я узрел ошарашенные лица коллег, над которыми дамокловым мечом горела лампочка, показывающая, что трансляция началась. Моя идиотская шутка пошла в эфир. Кое-как я прочел программу передач, попутно размышляя – расстреляют меня или четвертуют.
Но дежурство протекало нормально, никто не врывался в кабинет с требованием немедленной экзекуции, постепенно все успокоились, решив, что сообщение о поимке главаря фашистов, отрастившего хвост, прошло мимо внимания радиослушателей. Напряжение сошло на нет, мы предвкушали праздничный стол, настроение вновь вернулось к новогоднему.
Второго января состоялась летучка. Коллектив чинно занял места за столом, во главе которого в позе Роденовского "Мыслителя" восседал глава дикторской группы, по совместительству мой экзаменатор. Широкий лоб его подпирала ладонь, присоединенная к руке, упиравшейся локтем в столешницу. Несколько минут все почтительно молчали.
Затем голова мыслителя неумолимо поползла вниз и почти уже соприкоснулась со столом, но волевое усилие вздернуло ее на место. Глядя на нас тоскующим взором, мужчина тихо произнес:
- Я вчера немного перебра… эмммм… приболел, так что летучки сегодня не будет, всем расходиться по рабочим местам.
Облегченно выдохнув, все потянулись к выходу, возле которого меня настиг слабый голос: "А вас, Левитан, я попрошу остаться".
Когда-нибудь вас разносили в пух и прах полушепотом? Причем даже такой тихий звук отражался на лице моего шефа страдальческими гримасами. Цензурными в этой речи были только предлоги. И концовка: "Месяц дежурств без выходных, понятно?"
"Яволь, майн хенерал", - просипел я, в очередной раз прокляв свое чувство юмора.
Шеф набрал полную грудь воздуха, прислушался к своему организму и передумал реагировать. Я пробкой вылетел из кабинета.
Моего наставника давно нет с нами, но каждый Новый год я вспоминаю этот случай и желаю ему всех благ, где бы он ни находился.