Александр Князев, востоковед — для Sputnik
Буквально в течение одной недели в Пекине состоялись переговоры министра внутренних дел Таджикистана Рамазона Рахимзода и министра общественной безопасности КНР Го Шэнкуня.
А также трехсторонние переговоры начальников генштабов Китая, Таджикистана и Пакистана при участии специального комиссара по борьбе с терроризмом и вопросам безопасности КНР Чэн Гопиня в Душанбе, после которых начальник штаба Народно-освободительной армии Китая генерал-полковник Фан Фэнхуэй вылетел в Кабул.
Очевидно, что речь шла не о политическом взаимодействии или координации действий полицейского характера, поскольку эти аспекты обсуждались бы на уровне соответствующих ведомств, к каковым армии не относятся.
Ведущая роль армейских генштабов свидетельствует о планах применения именно вооруженных сил в обеспечении декларируемых целей. Среди последних — сотрудничество в борьбе с терроризмом, экстремизмом, сепаратизмом, транснациональной преступностью, незаконным оборотом наркотиков и оружия. Частное решение — создание совместного антитеррористического центра МВД РТ и МОБ КНР в Душанбе.
Попытка создания подобного альянса политического характера уже предпринималась российской стороной. В 2009-2012 годах прошло несколько встреч президентов России, Таджикистана, Пакистана и Афганистана, предполагавших в этом формате принятие мер по обеспечению безопасности в условиях сокращения (как тогда это называлось — "вывода") американских войск и сил ISAF из Афганистана.
Однако эта попытка в значительной мере была декларативной. Ее реализация в сферах экономики, военного и антитеррористического сотрудничества, не состоялась. Помимо отсутствия у Москвы конкретных практических предложений, важный недостаток состоял и в отсутствии среди участников других стран — соседей Афганистана: Ирана, Узбекистана и Туркменистана, без чего любые попытки влияния на афганский конфликт оказываются неполными и неэффективными.
Теперь, судя по всему, в Пекине созрело понимание необходимости работы с конкретными авторами региональной безопасности, хотя опять же не в полном составе, и Китай пытается уже в сугубо военной плоскости возглавить процесс обеспечения стабильности в регионе важном для глобальных китайских планов.
Политика Китая на афганском направлении и в ключевых соседних странах становится все более последовательной. Попытка локально влиять на ситуацию была предпринята в ноябре 2014 года: тогда было заключено трехстороннее соглашение (КНР, Таджикистан и Афганистан) по совместному приграничному патрулированию Ваханского уезда афганской провинции Бадахшан для обеспечения строительства автодороги из Китая в Иран по северу Афганистана.
Однако соглашение не было реализовано, одновременно начавшаяся активность террористических групп в афганском Бадахшане в Кундузе и на северо-западе Афганистана так и не позволила начать строительство. Возможно, беспокоит китайскую сторону и высокая вероятность внутренней дестабилизации в Таджикистане — не случайно в двустороннем формате рассматривался и вопрос о защите китайских экономических объектов в этой республике.
Но в целом, вероятно, в Пекине поняли, что проблему нужно решать не локально, а в более широком виде и более радикальными средствами — прямым применением своих вооруженных сил.
К наращиванию активности в упоминаемых странах Пекин подталкивает и ряд соображений, относящихся к уровню геополитики. Растущая активность в Афганистане, включая и военную сферу, Индии, действующей в немалой степени в согласовании с Вашингтоном и Лондоном, никак не отвечает китайским интересам. В антииндийской плоскости нужно рассматривать и пакистанское участие в китайской инициативе.
В этом контексте любопытно выглядит шумное нападение боевиков "Талибана" на индийское консульство в Мазари-Шарифе в начале января нынешнего года (и сорванное афганскими спецслужбами нападение на консульство Индии в Джелалабаде, повторенное уже 2 марта), происходившие на фоне визита индийского премьер-министра Нарендры Моди в Кабул. Не секрет, что у Исламабада и его военных кругов существуют немалые возможности не только контроля, но и управления и "Талибаном" и большинством других аналогичных группировок, действующих в Афганистане.
Активность Индии в Афганистане совершенно очевидно поощряется американцами как альтернатива влияниям Китая и Ирана. Поддержание же уровня конфликтности в Афганистане для США является фактором торможения китайских планов и регионального развития всех стран Центральной Азии и Среднего Востока. И в силу этого фактора, и в рамках традиционной конкуренции между КНР и Индией, Китай должен был принять контрмеры. Попытка создания нового альянса и должна рассматриваться как одна из таких контрмер.
Еще один мотив китайской инициативы: традиционно входивший в зону военно-политического влияния и соответствующей ответственности России, Таджикистан начал искать альтернативы влиянию Москвы и совершать ряд нежелательных с точки зрения Пекина внешнеполитических действий: например, конфликт с Ираном по поводу визита в Тегеран председателя запрещенной в Душанбе Партии исламского возрождения Мухитдина Кабири, или попытки поиска партнеров в Саудовской Аравии и других арабских странах.
"Про запас" КНР формирует и новую конфигурацию сил в ШОС. Попытка создания нового альянса игнорирует Россию, Иран, Узбекистан, дезавуируя антитеррористический компонент ШОС. Вовлечение же в военное сотрудничество Таджикистана, Пакистана (в скором времени вступающего в ШОС полноправным членом) и имеющего статус наблюдателя Афганистана позволит КНР иметь свой пул голосов на площадке ШОС в обсуждении всех неэкономических вопросов. Противопоставляя участников нового альянса инициативам России, вступающей в ШОС Индии, а в более отдаленной перспективе — и Ирана.
План по созданию альянса КНР-ИРП-ИРА-РТ реализуется и как альтернатива всем более широким переговорным инициативам по Афганистану. В них можно включить и неэффективный пока формат переговоров между Кабулом и "Талибаном" при участии КНР, США и ИРП.
Политические игроки должны учитывать, что Китай предпринимает активные попытки создать в регионе свою систему безопасности и противовесов, по сути выступая против новой рабочей группы в составе Индии, России, США, Ирана, Пакистана и Афганистана, в которую Пекин тоже входит (группы "6+1"). О появлении новой группы заинтересованных стран было объявлено на днях в Берлине на полях встречи Международной контактной группы по Афганистану.
Китайская политика в регионе вступает в новое измерение, выходя за рамки известной до сих пор традиционной внешнеполитической концепции — отказ от использования армии за рубежом. Экономическая экспансия неизбежно влечет за собой и потребность в военной поддержке, что безусловно нужно учитывать и Москве в регионе ее важнейших жизненных интересов.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
