ДУШАНБЕ, 30 сен — Sputnik, Алексей Стефанов. Всемирный день сердца российский врач-кардиохирург, изобретатель, педагог, профессор, академик РАН и директор Национального медицинского исследовательского центра сердечно-сосудистой хирургии имени А. Н. Бакулева Лео Антонович Бокерия встретил в японском городе Саппоро, где проходит 70-й съезд сердечно-сосудистых хирургов Японии. Sputnik пообщался с самым известным кардиохирургом мира о его работе и достижениях в области кардиологии.
— Лео Антонович, Ваши коллеги рассказывают, что Вы буквально живете работе. Много операций в день приходится делать?
— Да, я много оперирую, делаю в день 4-5 операций, порой шесть, а раза три было семь операций в сутки. Получилось, что у меня по расписанию было шесть операций, а потом сообщили, что есть донор. А донорские сердца всегда привозят ночью. Вот я сделал седьмую операцию, пересадку сердца, а на следующий день у меня было еще четыре. Поспал в своем кресле — и снова в операционную (смеется).
— Как же Вы восстанавливаетесь?
— Я пять лет уже не пью, очень давно уже не курю. У меня очень жесткий режим: ложусь в двенадцать — полпервого, в шесть утра уже встаю, очень много стою на ногах, естественно. Поэтому, видимо, организм привык. Есть же такое понятие — статическая гимнастика, и она в свое время прописывалась даже для членов Политбюро. Издавались закрытые книги, и одна из них как раз касалась статической гимнастики.
Не знаю, в какой степени такой гимнастикой занимались члены Политбюро, но, во всяком случае, ознакомиться с рекомендациями могли.
Поскольку я очень много стою на ногах, вероятно, какая-то группа мышц у меня при этом правильно напряжена.
— Выходит, много стоять на ногах полезно?
— Надо все делать прямо напротив того, что говорил Черчилль: если можно посидеть или постоять, он говорил — надо посидеть, а я считаю — постоять. Если полежать или посидеть, то я считаю, что лучше посидеть. Но одинаковых организмов не бывает, конечно.
— Много сложных операций приходится делать именно Вам?
— Мы самая большая клиника — я часто говорю, что в мире, но не знаю, что есть в Китае. Во всяком случае, для Америки и Европы — мы точно самая большая клиника. В прошлом и позапрошлом году сделали более 5 тысяч 300 операций на остановленном сердце: так называемые открытые операции на сердце. Это очень трудоемкие и очень высокотехнологичные операции, потому что подключается аппарат искусственного кровообращения.
Мы их делаем детям весом чуть больше двух килограммов, потому что есть такие критические пороки, когда ребенок может умереть в течение первых дней и спасти его может только операция.
— Какие достижения есть сейчас в области кардиологии и какие из них можно назвать прорывом?
— У нас есть очень интересные разработки. Например, в нашем центре мы создали первый в мире беспроводной электрокардиостимулятор. Он используется для регуляции сердечного ритма, когда он редкий. Обычный кардиостимулятор содержит два электрода — две проволоки, которые проводятся в сердце. Мало того, что этот электрод, эта проволока деформирует работу трехстворчатого клапана, а створочки очень тоненькие, он еще может тромбироваться, инфицироваться. И вот у нас в центре был создан малюсенький такой — всего 18 миллиметров — стимулятор, который ставится снаружи сердца.
Также, поскольку мы очень прицельно занимаемся операциями на остановленном сердце, важно иметь кардиоплегический раствор. Вы вводите его, и сердце должно молниеносно остановиться, а после операции, когда снимаете зажим с аорты, горячая кровь поступает в сердце, и оно должно сразу восстановиться.
Много было предложено различных вариантов растворов, в мире прижился внутриклеточный раствор Бретшнайдера — по фамилии автора, немецкий раствор. А мы усилили этот раствор определенными вещами — секреты раскрывать не буду. Раствор называется Бокерия-Болдырева.
Мы участвовали в процессе его создания с химиком, профессором МГУ Болдыревым, но он, к сожалению, ушел из жизни. Я лично сделал уже более 600 операций с этим раствором. Причем это были совсем малюсенькие дети и люди глубоко пенсионного возраста. И результаты очень хорошие.
— Сейчас в лечении сердечной недостаточности начали применять даже клеточные и генные технологии, насколько это эффективно?
— Я не хочу хвалиться, но я был одним из пионеров этой методики в России. В 1997 году ко мне обратились американцы с предложением попробовать абсолютно чистые клетки, выращенные из обычной мускулатуры, не сердечные. И после согласования с Академией медицинских наук соответствующего решения нашего ученого совета и получения согласия пациентов я эти клетки применил.
Тогда не было таких возможностей, как сейчас, когда мы могли точно проследить судьбу того места сердца, куда вводили клетки, в режиме 4D flow. А вводили мы это больным, которым нельзя было сделать операцию аортокоронарного шунтирования, есть такое понятие — нешунтабельные артерии, когда некуда пришиваться. Или еще было двое больных, которым одну артерию можно было пришить, а другую нельзя. Таким я сделал пять операций. И через два с половиной года один из пациентов умер. Тот, которому не удалось ничего пришить и которому я ввел эти клетки.
Была секция, вскрытие, нам показали результаты, микроскопию, и я увидел действительно прижившиеся клетки, которые были как коридор в той части, в которой я вводил, но они явно не функционировали. Потому что они не переросли в кардиомиоциты. И тогда мы прекратили поиски таких клеточных заместителей и используем исключительно собственные клетки из костного мозга пациента.
Мы и сейчас делаем много таких операций. Особенно при Аномалии Эбштейна — есть такая болезнь, когда три камеры сердца — левое предсердие, правое предсердие, левый желудочек нормальные, а правый желудочек называется папирусоподобным, потому что стенка тонкая и там вообще нет мускулатуры. И мы в это место вводим клетки. И продолжаем работать в этом направлении. Это наш абсолютный приоритет.
Если вы пересадили клетки больному с ишемической болезнью, с коронарной болезнью сердца, то может получиться, что вам скажут: а может, это аортокоронарное шунтирование помогло. Или сам по себе лазер помог, потому что при введении этих клеток мы сначала делаем лазерные перфорации. Считается, что вот это воздействие лазера улучшает проникновение клеток во все отделы сердца.
Так вот, наше ноу-хау состояло в том, что мы впервые заявили о том, что больной с Аномалией Эбпштейна — идеальная модель, чтобы сказать, работают эти клетки или не работают. И кроме того, сейчас у нас появились очень точные методы исследования — компьютерная томография, как я уже сказал, в режиме 4D flow. Просто все видно.
— Надо же — технологии идут вперед, но Вы опережаете даже эти технологии.
— Потому что наш институт — Национальный медицинский исследовательский центр сердечно-сосудистой хирургии имени А. Н. Бакулева — на самом деле передовой и больше известен даже за границей, чем внутри страны.
