Согдийцы, помнящие родство: как жил древний Таджикистан до прихода арабов

ДУШАНБЕ, 27 окт — Sputnik, Мунавар Мамадназаров. Жителей Согда по праву называли "финикийцами Востока" в честь древнего семитского народа купцов и путешественников. Контролируя международную торговлю от Азии до Востока, они, не задаваясь специально такой целью, несли за тысячи километров свою культуру, религию и философию, самобытный стиль искусства и архитектуры.

Узнаваемый почерк Согда мы узнаем практически везде на протяжении Великого Шелкового пути - в росписях буддийских пещер и богатых домов, в узорах на поверхности изящных ритуальных сосудов и шкатулок. Причем на периферии следы согдийской культуры сохранилась даже лучше, чем в исконных центрах формирования, где под натиском арабского, тюркского и монгольского нашествий, она, казалось бы, исчезла под вековыми наслоениями.

Эхо согдийцев было едва слышимым и различимым, однако древний народ вновь обрел голос благодаря археологии.

В "Авесте", священной книге огнепоклонников-зороастрийцев есть строки о боге Митре, достигшем "золотистых вершин, откуда видит он весь арийцев край и среди которого Гава, что в Согдиане". Не исключено, что это самое первое в письменной истории человечества упоминание таджикского региона верховьев Зеравшана.

Более достоверные свидетельства о жизни согдийцев относятся ко временам великой Ахеменидской империи, протянувшийся от Египта до границ Индии. В ахеменидских записях они значатся как народ, присягнувший "царю царей" Дарию Великому (VI в. до н.э.).

В составе войск другого персидского властителя Ксеркса они сражались у стен Афин. А в середине IV в. до н.э. согдийцы отличились в боях с войсками Александра Македонского, упорно сдерживая натиск греко-македонян, осаждавших столицу Согда Мараканду и устурушанский город Кирополь.

Однако первые непосредственно согдийские письменные источники в большом количестве были обнаружены не так давно и в регионах западного Китая и Восточного Туркестана. Чуть позже после обнаружения первых записей поистине сенсационной стала находка на территории Согда в 1933-м среди руин небольшого замка Калаи - Муг в Верхнем Зеравшане. Там нашли целое собрание письменных документов на коже, палках и бумаге, проливших свет на историю страны и особенно - на драматические события VIII века, связанные с вторжением в Центральную Азию арабов. После расшифровки рукописей согдийцы по-настоящему "заговорили".

Так, исследователи узнали о судьбе последнего правителя Пенджикента Деваштича, носившего титул "Правитель Панча, согдийский царь, самаркандский правитель". Подняв восстание против завоевателей, Деваштич вынужден был укрыться в горном замке на горе Муг. После длительной осады он, поверив обещанию арабов сохранить ему жизнь, сдался, но был казнен, а голову его отправили наместнику халифа в Ирак.

Однако найденные рукописи были лишь первым шагом на пути расшифровки тайн Согдианы. Основную информацию о жизни региона мы знаем благодаря многолетней кропотливой работе советских исследователей и их младших учеников – археологов России и Таджикистана. Систематическое изучение Пенджикента силами Согдийско-Таджикской археологической экспедиции началось вскоре после войны в 1946 году под руководством талантливого исследователя Александра Якубовского. И вот что позволили нам узнать об истории согдийцев десятилетия кропотливого труда археологов.

В V–VIII вв. в Центральной Азии сформировались два полюса. С одной стороны - централизованная Сасанидская держава, наследница Ахеменидской державы, а с другой – самостоятельные восточноиранские государства и княжества: Согд, Уструшана, Тохаристан, Фергана, Хорезм, Дарваз, Рушан, Шугнан и Вахан.

В этих мини-государствах растет количество сельских поселений, объединившихся вокруг укреплений богатых дехкан. И если сейчас этим термином обозначают простых фермеров, то раньше так называли богатую землевладельческую аристократию.

Монументальные дехканские замки-кешк, расположенные на искусственной платформе с единообразными фасадами и угловыми башнями, возвышались над скромными строениями землепашцев. Вокруг них постепенно формировались будущие центральноазиатские города. Особенно большое количество таких замков было построено в долине "золотоносного" Зеравшана.

Город Пенджикент, или, как его называли согдийцы, Панч, располагался на двух, окруженных крепостными стенами террасах: на одной – дворец правителя, на другой - непосредственно шахристан, собственно город, где проживала большая часть населения. За пределами укреплений стен находился обширный пригород, состоящий из сельских усадеб с замками, а также некрополь, где в небольших склепах по зороастрийскому обряду горожане хоронили своих близких.

 В цитадели, отделенной от остальной части глубоким рвом, располагался большой дворцовый комплекс, который находился под защитой примыкающего к нему мощного замка. Дворец представлял собой многоступенчатое сооружение, где на верхних этажах располагались покои царя.

С открытых террас открывалась живописная панорама расположенного ниже города. В парадную часть дворца включен просторный тронный зал, особую монументальность которому придавали два мощных квадратных пилона и глубокая ниша в задней стене. На этой "эстраде" восседал на троне правитель, а подданные, как и полагается, сидели в нижней части зала на узких, тянувшихся вдоль стен суфах.

Рядом с дворцом раскопан небольшой зороастрийский храм, который посещали царь и его приближенные.

Если взглянуть на останки упомянутого правителя Деваштича, то по сохранившимся фрагментам резного дерева и многочисленным росписям на стенах мы можем судить, что по богатству декоративного убранства сооружение уступало дворцам соседней Бухары - Самарканда и Бунджиката (Истаравшана).

Особый архитектурный стиль  характерен и для двух расположенных на платформе храмов, даже в руинах производящих величественное впечатление. Каждый из них имел свой обширный, застроенный по периметру двор с парадным входом, открывавшимся просторными навесами-айванами. Молящимся под лучами восходящего солнца являлись взору стройная изящная колоннада и многокрасочные стенные росписи. Все это вместе должно было создавать торжественное праздничное настроение.

К обходным коридорам храмов примыкало небольшое темное помещение-святилище, где находилась статуя главного божества и помещение для хранения священного огня-атешгах. Исследователи определили, что один из храмов был связан с почитанием огня, а второй посвящен водной стихии. 

Религиозные сооружения были богато украшены росписями, резным деревом, скульптурой и барельефами, свидетельствующими о сложном комплексе верований согдийцев, которые наряду с зороастрийскими традициями поклонялись водной стихии, придерживались культа предков, а также признавали другие языческие формы религии. 

Так, здесь были обнаружены фрагменты барельефов с мифологическими персонажами и морскими животными – тритонами, дельфинами, драконами на фоне синих волн. Все эти атрибуты, по-видимому, связаны с обожествленной рекой Зеравшан, по-согдийски - Намик - "Несущая воды".

В южном же храме сохранились фрагменты стенной живописи, в том числе знаменитая "сцена оплакивания", которую археолог Александр Якубовский интерпретирует как легенду о Сиявуше – божестве в облике прекрасного юноши, олицетворявшего ежегодно умирающую и воскресающую природу.

Еще более увлекательными оказываются связи древнего Пенджикента с индийской мифологией. Так, во дворе храма археологами было обнаружено глиняное скульптурное изображение индуистского Бога Шивы и его супруги Парвати, восседавших на быке Нанди. Причем это была не единственная находка такого рода, и в ряде случаев изобразительные или скульптурные произведения являются точными копиями индийских образцов. Это свидетельствует о переработке на согдийской почве элементов позднекушанского и эллинистического искусства юга Центральной Азии, Афганистана и северной Индии.

Условной "покровительницей" Пенджикента из индийского пантеона была четырехрукая богиня Нана, которая восседала на льве с символами Солнца и Луны в двух поднятых вверх руках. Эту богиню почитали еще кушанцы: на Рабатакской надписи Афганистана царь Канишка во II веке заявляет, что "получил царство от Наны и всех других богов".

Культ богини Наны пришел в Центральную Азию из Месопотамии, а в Согде, Парфии и Бактрии ее образ слился с авестийской богиней Ардвисурой Анахитой. Имя Нана в значении мать сохранилось в некоторых говорах таджикского языка и в памирском - шугнанском диалекте.

Но, несмотря на разнообразие вер и культов в местных городах, главной религией согдицев, безусловно, оставался зороастризм, правда, не в канонической сасанидской форме, а в согдийско-бактрийской его разновидности, возможно имеющей более древние арийские корни, на которые позже наложились индийские, ближневосточные и эллинистические культы.

Архитектура пенджикентских храмов огня продолжает традиции античного зодчества, представленного такими сооружениями в Персеполисе, Сузах,  Тахти Сангине, и Дильберджине.

У них много общего - квадратные, четырехстолпные залы, освещаемые через  световые люки, широкие айваны в сторону двора и специальные помещения для возжигания священного пламени. Такой широко распространенный среди западно- и восточно-иранских народов тип храма просуществовал до VIII в., вплоть до завоевания арабами Центральной Азии. Валентин Шкода, археолог из Эрмитажа, детально изучивший эти храмы, утверждал, что в Согде выработан особый тип здания.

По его мнению, он сложился под влиянием архитектурных традиций Бактрии-Тохаристана, но он также впитал наследие зодческих традиций Греции и древнего Ближнего Востока. Это – по его словам – "позволяет считать историю согдийских храмов составной частью истории всемирной архитектуры".

Но дворец и храмы – не единственная интересная часть города. Его жилое пространство было образовано прямоугольной сетью улиц, разделяющих застройку на сравнительно четко ограниченные кварталы. Слитные конгломераты жилых и хозяйственных строений начинались с высоких, до 5 метров, сводчатых коридоров, из которых по пандусам можно было подняться на второй этаж, где располагались летние помещения. Главное внимание в доме уделялось парадным залам,  площадь которых достигала в зависимости от достатка хозяина от 50 до 100 кв.м.

Убранство залов каждый старался сделать максимально роскошным – дабы подчеркнуть свой высокий статус - и с плотной концентрацией различных видов искусства. Залы перекрывались сложными ступенчатыми деревянными перекрытиями, опиравшимися на четыре мощные колонны. К сожалению, до нашего времени перекрытия пенджикентского дома не сохранились, но фрагменты обгоревшего дерева позволяют частично реконструировать этот удивительно гармонично решенный просторный интерьер зала, который освещался сверху.

Свет ярко выхватывал и подчеркивал фрески и резьбу, украшавшие стены, наполняя внутреннее пространство эпической торжественностью. Варианты существовавших в древности деревянных ступенчатых перекрытий со световым люком иллюстрирует их имитация в камне в буддийском пещерном комплексе V–VIII вв. в Бамиане (Афганистан),  пещерных храмах Китайского Туркестана, а также в жилищах и храмах других районов Центральной Азии, Закавказья и Малой Азии.

По сути, восточные иранцы, бактрийцы и согдийцы изобрели этот тип жилища, который повлиял на формирование храмов огня и буддийских сооружений и широко распространился по всей Центральной Азии и далеко за ее пределами.

"Такой насыщенности небольшого раннефеодального города VI-VIII вв. произведениями настенной живописи не знает на Востоке ни один древний город. Такого разнообразия сюжетов не встретить нигде. Такого обилия приемов, манер, почерков в живописи при относительной общности ее стиля тоже не найти", - ярко описывает пенджикентскую роспись искусствовед Галина Пугаченкова.

Настенный декор согдийцев действительно отличался весьма тонким вкусом. Парадные залы, помимо представительских функций, являлись одновременно своеобразными музеями, картинными галереями, библиотеками, информационными центрами древнего мира. Их можно сравнить с богато декорированными таджикскими гостевыми комнатами "мехмонхона" XIX – начала XX в.

Сюжеты парадных залов состояли из нескольких последовательно расположенных картинок, своей логикой сюжета чем-то напоминающие работы современных мультипликаторов. Так на одной из росписей нетрудно разгадать эзоповскую притчу о жадном хозяине, умертвившем гуся, несшего золотые яйца; на другом изображен "бродячий сюжет" из индийской "Панчатантры" о хитром зайце, погубившим тугоумного льва, заставив его прыгнуть в колодец.

В каждом зале на почетном месте во всю высоту стены часто располагалась фреска, изображавшая, возможно, предка хозяина, покровителя рода или мифического героя. Эти центральные персонажи, различные в каждом доме, были, видимо, связаны с историей и генеалогией семьи и повествовали о подвигах предков. Так, в одном из залов изображена изящная "арфистка" – девушка с нимбом вокруг головы, перебирающая струны арфы.

А в квартале неподалеку было обнаружено здание, состоящее из четырех сообщающихся парадных залов, где найдено более 100 игральных костей, а среди росписей зала – сцена игры с доской и костями. Это дало основание предположить, что это здание имело общественное значение и выполняло роль своеобразного "казино".

Живописная манера согдийских художников представляет собой единение местной школы с восточно-эллинскими традициями кушанского искусства, а в прорисовке одежды заметно китайское влияние, что неудивительно при обширных связях Согда и Китая. В содийско-тохаристанской живописи Центральной Азии закладывались художественные приемы и сюжеты, которые подхватит средневековое искусство книжной миниатюры.

Что касается прикладного искусства, то здесь предки таджиков особо отличились в декорации погребальных обрядов.

За пределами города российскими и таджикскими археологами был исследован некрополь, состоявший из наземных сооружений наусов – небольших мавзолеев, в которых устанавливались оссуарии – керамические ящики, в которые укладывались, согласно зороастрийской традиции, освобожденные от мягких покровов кости умерших. Наусы располагались цепочкой и посвящались отдельным родам и семьям.

Знаменитый ученый XI века, хорезмиец аль-Бируни, прекрасно описавший религии и обычаи древних народов Центральной Азии пишет: "Жители Согда в конце месяца хшум оплакивали своих древних умерших, рыдали над ними, надрезали себе лица и ставили для них пищу и питье, подобно персам". Структура этих склепов, их центрическое строение, квадратный план, позволяют видеть в них прототип мусульманских мавзолеев.

Вскоре после прихода арабов оплакивать нужно было уже саму согдийскую культуру – она ушла в небытие, казалось бы, навечно. И лишь благозвучные имена верхнезеравшанских селений - Искодара, Варза, Фатмева, Анзоба, Варзоба - напоминали о прошлом этой местности. 

К счастью, кропотливый труд согдийцев, создавших самобытную культуру и искусство, по достоинству оценили их наследники - таджикские ученые и коллеги из России и Европы.

С момента первых раскопок в Пенджикенте прошло почти 75 лет. За это время археологи, историки и искусствоведы из российского Эрмитажа и Академии наук РТ достаточно тщательно и подробно восстановили картину мира жителей древнего Таджикистана. Однако древний город в ближайшие несколько лет наверняка расскажет еще много интересного о трудолюбивых и предприимчивых людях, его создавших.