Напомним, что речь идет о взимании Евросоюзом сбора с импортной продукции, при производстве которой выделяется углекислый газ. Таким способом ЕС хочет поддержать конкурентоспособность своих производителей.
Ведь они уже несут дополнительные расходы, так как частично оплачивают свою эмиссию углекислоты, а в будущем — с ростом стоимости выбросов и ужесточением нормативов — таких затрат станет еще больше. Кроме того, одновременно налог призван стимулировать другие страны к переходу на низкоуглеродную энергетику.
Неопределенностей пока очень много: сроки введения, объем сборов и темпы их роста, механизмы применения и администрирования и многое другое.
Наиболее пессимистичный сценарий подразумевает, что налог может быть введен уже в 2022 году, хотя такое развитие событий все-таки маловероятно: слишком многое нужно еще согласовать. В частности, немало вопросов связано с тем, в какой степени новый налог соотносится с правилами ВТО.
Хотя конкретики недостаточно, обсуждение уже идет, а предварительные оценки говорят о нескольких миллиардах долларов дополнительных расходов ежегодно на начальном этапе для российских экспортеров.
Здесь стоит отметить, что под действие налога, вероятно, попадут в первую очередь производители стали, некоторых минеральных удобрений и в меньшей степени — производители нефти и газа.
Этот кажущийся парадокс связан с тем, что учитываться будут выбросы именно углекислого газа при производстве, а не при потреблении продукта.
Так или иначе, многие российские экспортеры уже готовятся к введению налога. Пока широко практикуется самый простой подход, который ни к чему не обязывает: "озеленение" используемой в производстве электроэнергии. Примеров уже очень много.
Например, золотодобытчик "Полюс" объявил, что через систему "зеленых сертификатов" полностью обеспечил потребление энергии от возобновляемых источников. А "Сибур" договорился о поставках энергии с Адыгейской ветроэлектростанции. При этом, как правило, зеленая энергия, разумеется, не поступает непосредственно на объект, а просто берется из сети.
Хотя такая схема вызывает очевидные вопросы, тем не менее именно этот подход уже используется во всем мире. Ведь объем используемой в рамках таких "зеленых сертификатов" энергии ВИЭ не может быть больше объема выработки зеленой энергии.
Остается главный вопрос: какие типы электроэнергии будут учитываться в "безуглеродном зачете". Понятно, что таковыми будут все ВИЭ (ветер и солнце), но их у нас совсем немного в общем потреблении.
Намного лучше ситуация с крупными ГЭС и АЭС. Но будут ли они учитываться как безуглеродные источники — основной вопрос. Поэтому пока российские экспортеры стремятся в первую очередь зарезервировать под себя энергию солнца и ветра и во вторую очередь — гидроэлектростанции.
Но электроэнергия — лишь часть энергозатрат. К примеру, энергозатраты при производстве удобрений и стали связаны также с потреблением природного газа и угля соответственно.
В обоих случаях процессы проходят с выделением углекислого газа. В Европе одним из решений здесь рассматривается либо электрификация процессов, либо использование водорода вместо газа и угля.
В этом контексте российские производители алюминия, использующие энергию крупных ГЭС (если такая энергия будет учитываться как зеленая), даже выиграют по сравнению с производствами алюминия, у которых более высокий углеродный след.
Из вышесказанного становится ясно, почему Россия в последние месяцы активно включается в низкоуглеродную повестку и принимает правила игры декарбонизирующейся глобальной энергетики. В частности, российские компании будут отчитываться по объему выбросов парниковых газов, правда, на первом этапе без каких-либо обязательств. Развиваются программы поддержки ВИЭ, на днях появились планы по продвижению электромобилей.
За всем этим остается главный вопрос: где же та грань между необходимыми подвижками в пользу безуглеродной энергетики и теми преимуществами, которые дают нам собственные запасы дешевого в добыче газа? Ответ на этот вопрос непрост и в любом случае подразумевает детальные обсуждения в каждом конкретном случае после публикации законопроекта ЕС.
Но уже сейчас можно сформулировать несколько направлений, в рамках которых будет с той или иной интенсивностью развиваться российская низкоуглеродная энергетика.
Во-первых, это производство и экспорт водорода, получаемого без выбросов углекислого газа (возможен экспорт в форме аммиака). Особенности и возможные риски такого экспорта подробно обсуждались нами ранее.
Во-вторых, использование того же водорода и зеленой электроэнергии внутри страны при производстве экспортных товаров — с тем, чтобы не платить или минимизировать тот самый углеродный налог. Но даже если от налога не удастся уйти, в каких-то случаях будет проще (по крайней мере, на первом этапе) его заплатить.
Не исключено, что с появлением налога вырастут и цены, в результате российские экспортеры практически не проиграют. Окончательная конфигурация новой экономики экспорта окажется функцией от величины налога, стоимости перехода на низкоуглеродные энергоносители, готовности и темпов по "озеленению" своего экспорта прочих экспортеров и многих других факторов.
Наконец, третий, самый дискуссионный аспект: снижение собственного углеродного следа страны в рамках взятых обязательств (пока они минимальны) или "доброй воли". Причины дискуссий понятны. С одной стороны, остаются вопросы по антропогенному влиянию на изменение климата. С другой — относительно дешевые углеводороды собственной добычи — наше конкурентное преимущество. В случае же стремительного развития и внутренней безуглеродной экономики расходы существенно вырастут.
Но если российские компании приписывают вырабатываемую зеленую электроэнергию к производству экспортных товаров, то это означает более высокие выбросы углекислоты в рамках внутренней энергетики.
В этом контексте попробуем развить логику трансграничных углеродных налогов до своего предела: представим, что в России работник (к примеру, программист) продает результаты своей интеллектуальной деятельности (не связанной с прямым потреблением энергии) за границу.
Но и в таком случае результаты труда также в теории могут облагаться транграничным углеродным налогом (ведь отопление места работы или жительства такого сотрудника происходит с помощью природного газа, а значит, выбрасывается углекислота).
Понятно, что использование подобного подхода в реальности — дело длительной перспективы. Но пока вся логика развития европейской борьбы за полностью декарбонизированное будущее говорит в пользу того, что, скажем, через десятилетие, будет поднят вопрос и о такого типа налогах.
Разумеется, все вышесказанное вовсе не призыв авральными темпами переходить к зеленой энергетике, а попытка кратко описать создающуюся конструкцию и те рамки, в которых придется существовать российским экспортерам и российской экономике.