Жестче, чем Charlie Hebdo - как в Таджикистане и Узбекистане боролись с исламом

ДУШАНБЕ, 3 окт — Sputnik. Порожденный Францией религиозный скандал набирает обороты во всем мире. После того как молодой чеченец в Париже обезглавил учителя истории за демонстрацию карикатур на пророка Мухаммада из скандального журнала Charlie Hebdo, руководство Франции решило реагировать жестко.

Глава французского МВД сообщил о депортации 231 иностранца, а президент Эммануэль Макрон пообещал "разбить террористов" и защищать светские ценности республики, в том числе право рисовать какие угодно карикатуры на кого угодно.

Тут слово взяли главные медийные лица исламского мира. Глава Турции Реджеп Эрдоган призвал к бойкоту французских товаров и посоветовал Макрону "проверить психику", а чемпион UFC Хабиб Нурмагомедов назвал презента Франции "тварью" и воззвал к Аллаху с просьбой унизить последователей Макрона.

Ни одна из сторон не собирается отказываться от своих слов, и чем бы ни закончился этот конфликт, но явно не примирением.

Увы, одним "словесным джихадом" дело не ограничивается. 30 октября в Ницце молодой уроженец Туниса убил трех человек прямо в соборе. А три дня спустя волна агрессии достигла Австрии, где несколько террористов застрелили шестерых граждан.

Для современной Европы конфликт такого рода - явление пока еще новое, потому как последняя большая антиклерикальная кампания, сопровождавшаяся убийствами и жертвами, проходила аж в конце XVIII века, вскоре после Французской революции.

А вот в Средней Азии подобное столкновение сторонников светского и религиозного происходило не так давно, менее 100 лет назад, и тоже было связано с революцией. Оно обошлось без громких слов, зато сопровождалось куда большей кровью и жестокостью с обеих сторон.

О том, как в Узбекистане и Таджикистане в 1920-х сжигали чадру и отказывались от "старой веры" и кто пострадал больше всех - в материале Sputnik.

Туркестан настороженно встретил ошеломительную новость о февральском перевороте 1917-го и крахе династии Романовых. Для одних российская империя была гарантом стабильности и благополучия, а вот для других конец монархии стал шансом на создание независимого государства.

Но как бы власть власть имущие не относились к царскому режиму, они однозначно невзлюбили главного победителя события в Петербурге - партию большевиков.

Оппоненты называли их опасными смутьянами, желавшими сокрушить авторитет властей и духовенства, а заодно поколебать доминирующее положение мужчины в социуме. В общем уничтожить все, на чем столетиями держалось общество Средней Азии. Новость о расстреле царской семьи в 1918-м, понятное дело, не добавила симпатий революционерам.

Сами сторонники Ленина с обвинителями особо и не спорили - дескать, все верно говорите, товарищи "бывшие люди". Будет прямо как в "Интернационале": весь мир насилья мы разрушим, а вместо него построим прогрессивное светлое будущее. И вчерашним хозяевам жизни в этом светлом будущем места, конечно же, нет. Проще говоря, ешь ананасы, рябчиков жуй и дальше по тексту. 

Внутри среднеазиатского общества многие идеи большевиков поддерживали джадидиты - движение городских интеллектуалов-просветителей, требовавших глубоких социальных реформ в Средней Азии.

С коммунистами у них было немало идейных противоречий - джадидиты скорее хотели строить национальное, а не классовое государство - но на роль прогресса в обществе они смотрели примерно одинаково.

Также, как и большевики, молодые интеллектуалы выступали за всеобщее образование, повышение роли женщины в обществе, и главное - за религиозную реформу. Очень многие из них получили образование в медресе Бухары и Самарканда, однако их идеи сильно отличались от взглядов местных консерваторов.

Традиционный ислам в их глазах оказался запятнан невежеством и ложными суевериями, не имеющими ничего общего с Кораном и даже противоречащими ему.

Например, поклонение могилам праведников назывался идолопоклонством и греховным нововведением (бид'а), позволяющим манипулировать доверчивыми необразованными крестьянами. Выход был один - запретить обычай.

И если до 1920 года джадидиты были в оппозиции прежним властям Туркестана, а следовательно, не могли исполнить программу реформ, то, придя к власти на штыках Красной армии, они перешли от слов к делу. Что примечательно, образованные модернисты использовали против своих противников именно религиозные аргументы.

Так, в 1924-м в Ташкенте шариатский суд, сформированным джадидитами, издал фетву о разрушении почитаемых захоронений. Шариатский суд занят уничтожением праведных могил - немыслимая вещь по меркам суфиев и духовенства. Однако в карикатурах местной прессы именно защитников мавзолеев называли вероотступниками, в чьи уши нашептывает сам шайтан Иблис. Люди же, сносящие культовые места, представлялись борцами с идолопоклонством.

Так что карикатуры на исламскую тему - довольно старый заезженный прием. Но только раньше критика выглядела тоньше, остроумнее и главное - эффективнее, чем нынешнее творчество коллектива Charlie Hebdo.

Революция 1917-го вообще на краткий миг создала удивительное и жестокое время тотального свободомыслия - все игроки на политической арене (а не только большевики) открыто озвучивали самые дерзкие идеи, не сильно заботясь о толерантности и чьих-либо задетых чувствах - будь то правые, левые, верующие или атеисты.

Правда, и отклик на такую свободу был соответствующий - если современные СМИ взялись бы освещать все громкие убийства по идейным мотивам в первые 10 лет после революции, им не хватило бы места в статье для учета всех расстрелянных, повешенных и обезглавленных. Недавние события во Франции, вероятно, просто бы потерялись в потоке аналогичных новостей.

В идейной борьбе за Туркестан некоторые джадидиты со временем переходили грань, разделяющую объективную критику духовенства и откровенное богохульство. Если до революции нападки в адрес имамов и улемов были очень осторожными, то события 1917-го подняли ставки, ожесточив риторику с обеих сторон.

Пример тому - один из лидеров джадидитов, отец-основатель узбекской драматургии, писатель Абдурауф Фитрат. По совместительству - выпускник медресе Мир Араб, получивший богословское образование и аж дважды совершивший хадж.

Он постоянно критиковал туркестанское духовенство, называя его врагами честных мусульман и простого народа, однако основ ислама - Корана и Сунны - и близко не касался.

Совершенно иначе выглядит творчество Фитрата в середине 1920-х, когда его злое перо откровенно насмехалось над исламским вероучением.

Так, в рассказе "Киямат" ("Страшный суд") ангелы загробного мира Мункар и Накир показаны как два советских бюрократа, спорящих, куда именно отправить покойного. А главному герою, опиумному наркоману Почомиру, рай настолько скучен, что он скорее стремится в ад. Пожалуй, не слишком почтительное изображение сцен из священной книги ислама, однако это были еще цветочки.

В пьесе "Зайд и Зайнаб" автор переиначивает упоминаемую в Коране историю брака Мухаммада с разведенной женой приемного сына Зайда. В изображении Фитрата главный пророк мусульман выглядит как обычный и, мягко скажем, недобродетельный человек, подверженный множеству пороков. Но и это был не предел для узбекского драматурга - в другой пьесе он высмеивает не только ночь Мирадж - вознесение Мухаммада на небеса, но даже самого Аллаха.

По меркам исламского духовенства - дерзость совершенно запредельная. Такого еще могли ожидать от большевиков из России, "чужаков", не знавших местных обычаев, но они-то как раз ничего такого не писали. Главным безбожником оказался свой, да еще и ученый хаджи!

Так почему же Фитрату никто не попытался отрезать голову? Ведь по сравнению с его пьесами французские карикатуры выглядят невинными рисунками из детской книжки.

Причины две. Во-первых, произведения Фитрата на момент издания были недоступны массовому читателю, так как население региона в большинстве своем едва-едва знало грамоту. Прочитать их мог очень узкий круг лиц. Современные защитники джадидизма в Средней Азии и вовсе говорят, мол, богохульство в творчестве интеллигентов - более поздние вставки советской цензуры, очерняющие наших отцов литературы. Хотя теория эта очень сомнительна. 

Во-вторых, за джадидитами стоял авторитет советских пушек. Местные партийцы и чекисты быстро реагировали на любую идеологическую опасность. Без громких публичных заявлений, открытых судебных процессов, зато предельно жестко и эффективно.

Говоря современным языком, нападение на писателя расценили бы как теракт. И большевики, ожесточенные гражданской войной и борьбой с басмачами, вовсе не собирались идти на переговоры с террористами. Попытавшийся открыто угрожать расправой новой власти, вероятно, был бы расстрелян в течение пары дней.

Однако такое происходило нечасто - большинство реформистов оказались не столь радикальны, как Фитрат. К примеру, основоположник современной таджикской литературы Садриддин Айни частенько критиковал исламское духовенство в своих произведениях, но никогда не выступал против ислама как такового. А ташкентский писатель Абдулла Кадыри даже на допросах в 1937-м незадолго до расстрела называл себя верующим мусульманином.

Что любопытно - упомянутые меры борьбы за светский режим в Туркестане не вызывали широкого общественного недовольства, только глухой ропот духовенства и бывшей знати.

И совсем другой эффект дал "Худжум" ("Наступление") - движение за права женщин, начавшееся в середине 1920-х.

После установления советской власти в регионе коммунисты стали активно вовлекать женщин в социальную жизнь. Для этого создавали специальные женские отделы, которые не только обучали основам медицины, гигиены и ухода за детьми, но и оказывали правовую помощь, а также преподавали в школах для девочек.

В больших городах вроде Самарканда, Бухары или Худжанда кампания сопровождалась снятием паранджи - символа неравенства и угнетения женщин, самой бесправной части туркестанского общества.

Как отмечала одна из активисток компартии, "в Средней Азии женщина - это машина. Машина, которая знает свое место в семье; производственная машина для создания детей. Она рабыня своего мужа, бессловесный осел".

Большевики и примкнувшие к ним джадидиты не собирались с этим мириться. Сперва ЦИК Туркменистана в 1921-м объявил незаконным калым - выкуп за невесту, и установил минимальный возраст вступления в брак (18 лет для юношей, 16 - для девушек). Спустя пять лет влияние коммунистов усилилось и они перешли к более решительным действиям.

Началось все 8 марта 1927-го на площади Регистан в Самарканде, где тысячи женщин под пристальными взглядами десятков тысяч мужчин снимали с себя паранджу, складывали их в кучу, а затем сжигали.

Демонстративность и личное участие простых людей были главными отличиями "Худжума" от всех других антиклерикальных советских проектов. Снос мавзолеев, закрытие медресе и даже съезды безбожников выглядели в глазах местных мусульман пусть и презренным, но все-таки допустимым сумасбродством, не затрагивавшим интересов большинства.

А вот внедряя женское образование и срывая платки, власти как бы посягали на честь мусульманина - его семейный авторитет. Муллы из числа особо рьяных противников Советов прямо так и говорили - большевики лезут в постель правоверных и хотят обесчестить наших жен и дочек.

К несчастью, поводы для таких радикальных проповедей давала сама местная администрация, порой весьма специфично трактовавшая, от чего именно стоит "освобождать" - от угнетения или от банальных норм приличия? По мнению исследователя Средней Азии, антрополога Адиба Халида, многие мужчины из числа партийных работников вообще восприняли "Худжум" как лицензию на сексуальную распущенность.

Красноречивее всего рассказывают об этом документы органов госбезопасности, отрывки из которых приводит Халид.

Так, на свадьбу в узбекском селе Аккачи глава общества взаимопомощи некий Умарали Мирзахонов привез из Андижана четырех женщин без чадры. Он и несколько друзей "устроили пьяную оргию", к ужасу чекистов, сообщавших в отчетах, что местные жители спрашивали друг друга: "А придется ли и нашим женам, сбросившим паранджи, пить и извращаться?"

А в одном из селений Ферганской долины на территории нынешнего Таджикистана глава исполкома заставил активистку развестись с мужем и стать его любовницей.

Разумеется, оба начальника получили заслуженное наказание, но прецедент уже был создан. "Худжум" вызвал ожесточенную реакцию в обществе.

Суровые меры властей - такие как арест имамов или исключение из партии мужчин, чьи жены не сняли паранджу - не помогали справиться с недовольством.

В Чусте акция протеста переросла в жестокую драку и закончилась убийством милиционера. Похожий инцидент произошел и в Худжанде, где от гнева толпы активистов спасли нескольких вооруженных солдат.

Кокандского поэта Хамзу Ниязи забили камнями жители кишлака за то, что он убедил нескольких жительниц сбросить паранджу в ходе празднования 8 марта.

Но если мужчины-активисты хоть как-то могли себя защитить, то женщины платили самую страшную цену за антиклерикальную политику Советов.

Хуже всего приходилось местным уроженкам - они оказались между молотом и наковальней. Власти ультимативно требовали снимать паранджу, мотивируя правом на образование и участие в политике, но вне стен госучреждений желающих начать "новую жизнь" ждали оскорбления, унижения и обещания расправы.

К сожалению, угрозы эти не были пустым звуком. Вот всего лишь несколько печальных примеров.

Ходиса Иброхимова, глава женотдела в городе Мерв, была похищена тремя мужчинами и неоднократно изнасилована в течение восьми дней.

В 1928-м 18-летняя Турсуной Саидазимова, решившая стать актрисой, была убита собственным мужем как "нарушившая честь семьи". Другую девушку, 16-летнюю Нурхон Юлдашходжаеву, также решившую попробовать себя в театре, зарезал родной брат по указке отца.

В Кыргызстане 22-летняя активистка Алымкан Мамыткулова, посещавшая женские собрания, была убита мужем прямо в зале суда на бракоразводном процессе.

Всего за первые три года с начала "Худжума" в Узбекистане, Кыргызстане, Туркмении и Таджикистане только по официальным данным погибло несколько тысяч женщин. Сколько еще были забиты до смерти или изувечены - страшно представить.

Советская власть ответила симметрично - подобные "убийства чести" были приравнены к терроризму, и обвиняемых ждала в лучшем случае ссылка в лагеря, а чаще - высшая мера. Так, брата Нурхон Юлдашходжаевой поставили к стенке буквально через пару дней после ее убийства.

Однако успех "Наступления" предопределили не угрозы расстрелов, а сопротивление самих женщин. Сотни тысяч матерей в среднеазиатских республиках боялись снимать паранджу и перечить мужу, но втайне помогали дочерям, не желая им собственной судьбы - быть насильно выданной замуж в 10 лет, терпеть побои и смириться с вечным бесправием.

Победа далась нелегко, и даже спустя 5 лет после начала "Худжума" одни женщины на фотографиях одеты на европейский манер, а другие прикрывают лицо.

Однако борьба с басмачами закончилась, духовенство лишилось источника денежных поступлений после закрытия медресе и сопротивление исламских радикалов к середине 30-х окончательно сошло на нет.

В послевоенные годы с религиозными свободами стало проще. Вновь открылось знаменитое медресе Мир-Араб, а его студенты даже официально получали стипендию. Имамы больше не агитировали против советской власти, а взамен им не препятствовали заниматься религиозной деятельностью. Для простых мусульман обрядовая жизнь также стала намного проще. Даже люди на высоких постах не боялись демонстрировать свою принадлежность к исламской вере. Скажем, директор Института востоковедения и первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана Бободжан Гафуров на склоне лет вполне официально совершил хадж.

Сложившийся в 1960-1970-х своеобразный компромисс между исламской общиной Средней Азии и властями сохранился и после распада СССР. Власти каждой из независимых республик в регионе хотя и заявляют о светском характере государства, открыто называют себя мусульманами. К примеру, Эмомали Рахмон был в хадже четыре раза и дважды допускался внутрь Каабы.

Жесткая борьба между светским и религиозным, начавшаяся в 1920-х и на краткий миг вспыхнувшая в 1990-х, научила страны региона редкой веротерпимости. Никому и в голову не приходит рисовать провокационные карикатуры, но и атеистов никто не тащит в мечеть и уж точно не угрожает отсечением головы. Так, верховный муфтий РФ Талгат Таджуддин - на секундочку, выпускник бухарского "Мир Араб" - назвал войну из-за карикатур противоестественной и противной жизни и самому учению Корана.

Пример, которому стоит поучиться многим и в Европе, и на Востоке.